Время выбрало нас. Судьба воина-интернационалиста Олега Михайлова

Сегодня в гостях у «Контингента» Олег Анатольевич Михайлов – председатель правления организации инвалидов войны в Афганистане инвалидов локальных войн и военных конфликтов. Человек с очень сложной и интересной судьбой, начинавший несколько раз жизнь с чистого листа.

Олег Анатольевич, как складывалась ваша судьба до призыва на воинскую службу?

Родился я в Казахстане, в городе Алма-Ата. Рос обыкновенным подростком, никаких спортивных достижений не имел, равно, как и не было во мне какого-то бойцовского стержня. После школы попал под призыв. Вскоре после этого оказался на военно-пересыльном пункте. Каждый призывник прошел через такое место, где их распределяют по воинским частям. Номер команды, как сейчас помню, был 20А. После трёх дней знакомства с ребятами мы узнали, что попали в учебку Чирчик, откуда напрямую пойдём в Афганистан, выполнять интернациональный долг. Скажу честно, как есть, никакого особого желания идти туда не было. Но, знаете, у всех мальчишек есть и другое желание – не опозориться. Ну вот представьте, сидели бы все вместе, ели один хлеб, а после этого вы бы пошли воевать, а я нет. Можно сказать, что только это заставило меня пойти в учебку. Располагалась она в Ташкентской области. Попал в третью роту и обучался на оператора-наводчика БМП-2, хотя учили всему, было несколько воинских специальностей.

Какой в учебной части был распорядок дня?

В шесть утра подъем, пробежка в районе трёх километров, водные процедуры, завтрак. Как правило до обеда у нас были занятия, которые включали спецподготовку, инженерное дело, медицинское дело, тактические занятия, воздушно-десантная подготовка. Все занятия чередовались. Естественно, была сборка-разборка различного оружия, регулярные стрельбы.

Когда вы поняли, что попали в подразделение специального назначения? Как проходила ваша подготовка?  

Форму мы носили мотострелковую, форма десантников была парадная, для фотографий. Что такое спецназ на самом деле я понял уже в Афганистане. Хотя мы осознавали, что попали в учебку, где проходили подготовку специалисты СпН. Нас учили действиям разведчика во время боевого выхода, как одиночно, так и в составе группы.

По специальности я наводчик-оператор БМП-2, но в Афганистане меня закрепили за БРМ (Боевая разведывательная машина БРМ-1К – прим. ред.). Операторов-наводчиков было мало, поэтому пришлось переучиваться. Но особых трудностей я не испытывал, тем более они похожи по устройству. 

В Чирчике мы получили глубокие познания в разведке. И, действительно, чувствовали себя войсковыми разведчиками. Уже позднее, при распределении попал в так называемый «мусульманский батальон» («второй мусульманский батальон» именовался так неофициально и являлся частью 22 бригады спецназа – прим. ред.). Командиры, мягко говоря, удивлялись моему попаданию именно в это подразделение. Я – светленький, все думали, что эстонец. Особенность «мусульманского батальона» была такова, что, служившие в нем, были с темными волосами, смуглые. Ходили на засады в чалмах.

У всех на слуху фильм «Девятая рота» Фёдора Бондарчука. Скажите, насколько правдиво там показано обучение и боевые действия в Афганистане?

Что бы я сказал по этому поводу? Да, у нас все было очень жёстко. До сих пор помню, сержантов Шапку и Гайдуса, которые вернулись с Афгана и занимались подготовкой будущих спецназовцев. Они нас обучали всем азам. То, что показывают в «Девятой роте» в плане учебки, я бы не подтвердил, у нас было по-другому. Больше «уставщины». Не было неуставных отношений, избиений. Учебка была вменяемая и цивилизованная, особенно по сравнению с тем, что показано в фильме. Но, что касается боевых действий и быта, процентов на 80 картина правдива. Сразу вспоминается момент, когда мы только прилетели в ДРА. У нас в батальоне 24 палатки. Спереди зона, где находятся «духи», сзади заминированное поле. Когда я проснулся после первой ночи, проведённой в ДРА, был в ужасе. Правдиво отражены боевые действия. Ну и неуставные взаимоотношения. Молодым попадало, конечно.

Поделитесь вашими первыми впечатлениями после прибытия в ДРА?

Нас загрузили в Ил-76. Пока летели, я не спал, смотрел в иллюминатор. Знаете, эти горы и облака никогда не забуду. После приземления попали на аэродром сразу после обстрела. С самолёта сгружали чуть-ли не пинками, а мы ничего не понимали. Наверное, это больше шоковое состояние. Хотя нам ещё в учебке говорили, что можем попасть в такую ситуацию. Но все всегда реагируют по-разному. Кто-то быстро сориентировался, кто-то нет.

Потом была пересылка, где мы, молодые бойцы, узнали, что такое дедовщина. У нас забирали вещи. Уже в Кабуле распределили по частям. Я попал в Газни, аэродром Чайка. Естественно, воспрянул духом. Чайка – звучало цивилизованно, но я ошибся. Когда выгрузились с вертолёта, я испытал шок увидев два листа железа 2 на 2 метра, не дающие машине накрениться. Вот и весь аэродром. Нас загрузили в «Наташки», не знаю до сих пор почему их так называли, (ЗИЛы с камазовскими двигателями – прим. ред.) и повезли в 177 отдельный отряд СпН ГРУ ГШ. Когда я приехал, дембеля изрядно нас потрепали, за то, что мы в Кабуле отдали дембелям тельняшки. А тельняшка для спецназовца – это святое, как крест для православного.

А чем принципиально отличалось вооружение и снаряжение спецназа в Афганистане от мотострелков и ВДВ?

Ножа разведчика у нас не было. Мы были вооружены автоматами АКС-74, но были у нас и АКМ, но не помню сколько их было. Подствольными гранатомётами ГП-25, обычно были вооружены 4 разведчика в группе. Надо понимать, что мы не просто ходили на засады. Бывало проходили по 17 километров, ночью, по горной местности. Самый тяжёлый рюкзак у пулемётчика. 1200 патронов, «лифчик», (разгрузочный жилет – прим. ред.) четыре гранаты Ф-1 и РГД-2 и четыре сигнальные ракеты, плюс сухпай на 3 дня. Всего 37 килограммов. Все остальные вещи на РД (рюкзак десантный – прим. ред.) свёрнуты в скатку и закреплены. У разведки был «лифчик», шесть магазинов на 45, 30 патронов, у некоторых сдвоенные, перемотанные изолентой. «Лифчики» уже заводские были к тому моменту. Мы служили на высоте 2300 метров над уровнем моря. Днём жара, а ночью снегопады. Повседневная форма была зелёная мотострелковая, а на войну ходили в песочке. Зимой выдавались короткие бушлаты.

Чем мы отличались принципиально, так это тем, что у нас в батальоне было не принято ходить в бронежилете. Да и шлемы не надевали. С другой стороны, по горам в тех бронежилетах особо и не походишь, верно?

17 километров по горам сложно пройти, какая обувь была?

Сначала «гады» (армейские полусапоги – прим. ред.) солдатские, потом кроссовки, которые привозили из Союза. Вообще, в плане обуви и обмундирования проблем не было. Все было вполне нормальное.

Какое было специальное оружие на группу? Было ли оружие с прибором бесшумной стрельбы (ПБС)? Как действовало ваше подразделение в боевой обстановке?

Приборы бесшумной стрельбы были в группе у трёх человек. В группе от 25 до 30 человек – 10 человек головной дозор, ядро 15 человек, остальное тыловой дозор. Структура могла меняться. Задача была придушить караван с двух сторон. Его пропускали где-то до середины потом разбивали. С нами ходил один лейтенант и два прапорщика. Много лет прошло, с точным составом группы могу и ошибаться. Как правило из техники у нас было два БТР, БРМ шла и две БМП-2. В нашем распоряжении были боевые вертолёты. Ми-24 в основном. Ми-8 доставляли нас, если куда-то в горы уходили.

Насколько отличались выполняемые вами боевые задачи, от того, к чему вас готовили в учебке?

Ни насколько, все, к чему готовили – пригодилось. Нас целенаправленно готовили к тому, с чем мы столкнулись в Афгане. Основное – организация засад, а также точечная зачистка кишлаков, например, поиск оружия. Было две или три операции совместно с пехотой, но там в разработках были большие кишлаки, которые мы не могли своими силами отработать. Признаюсь, моя служба прошла так, что я ни одного каравана не уничтожил, хотя ходили на засады. А вот до меня была история. Я служил в легендарной первой роте, которой командовал старший лейтенант Артур Деревянко, представленный к званию Героя Советского Союза. Хорошо помню его – высокий, смуглый, говорил отрывисто чётко, никогда не шутил с нами. Очень серьёзный был для своего возраста. Разница между нами 3-4 года, а казалось, что все 10-15. Такой у командира был непререкаемый авторитет.

Он закончил КВОКУ (Киевское высшее общевойсковое командное училище) разведывательный факультет в 1986 году, после чего был направлен для прохождения дальнейшей службы в ограниченный контингент советских войск в ДРА. Кавалер трёх орденов Красной Звезды. Также был награждён орденом Боевого Красного Знамени.

В каких боевых эпизодах удалось поучаствовать вам?

Меня спрашивают, убил ли я хоть одного врага. Рассказываю. На боевом выходе группы я был оператором-наводчиком. Слышу, команды мне подают, навожусь на «духов», их бежит человек 15–20, заряжаю, бью, сначала дым. Когда он рассеялся, смотрю, половины нет. Я или нет их уничтожил? Не знаю. Огонь то был не одиночный, но я так или иначе участвовал в этом. Но чтобы подойти и в упор расстрелять человека, такого не было. Вёл огонь по противнику, скорее всего попадал.

Наших при мне убивали. Во время «налёта» наш дембель Серёжа Третьяков погиб. Мы попали в засаду после высадки с вертолёта. Объясню: когда с вертолёта десантируются бойцы, все они сразу разбегаются в стороны, чтобы занять позиции, после чего вступают бой. И вот я видел, как Третьяков попытался встать и в него пуля попала. Прямо в лоб. В этот момент я жуткий страх испытал, признаюсь честно. Тем более, это меня не зарядило на какие-то активные действия. Понимаете, когда такое видишь, первое чувство любого, что это мог быть ты. Я два раза в жизни был в таких ситуациях.

Второй раз, когда мы сопровождали колонны, которые шли в СССР. Одну сопроводили до Баграма. В ту сторону ехал второй машиной на БРМ. Обратно меня поставили первым, потому что у нас в машине радиостанция УКВ диапазона была, а моего друга – Бабичева Андрея вторым. Он был оператором-наводчиком. Через полтора часа мы попали в засаду. По моему товарищу работал снайпер. Попал за ухо. После того, как отбились мы вытащили Андрея, сняли шлем и увидели куда зашла пуля. Я на руках держал своего друга. Земляка. Мы с ним вместе с Алма-Амты призывались. Вместе все делали. В этот момент снова страх накатил. Это ж должен быть я, сто процентов. Если бы наши машины не поменяли… Когда на войну идёшь, составляются списки экипажей, по каким местами все будут в колонне. После этого случая меня «похоронили». Спецназовцев то немного и слухи, что погиб со второй машины Михайлов, быстро разошлись. И когда я пришёл второго августа у нас в Алма-Ате в парк имени 28 панфиловцев на первую встречу после Афгана, все очень сильно удивились, пришлось объяснять, что погиб Бабичев. Вот такие случаи, которые я никогда не забуду.

А потом после года службы я на войну как на работу ходил. В Афганистане я был год и шесть месяцев. На одном из налётов, возвращаясь, подорвались. Все сидели на броне, меня выкинуло. Упал, получил перелом, потом ещё и тиф подхватил. И меня спасательным бортом повезли в Кабул. Через 5–7 дней и 177 отряд отправился домой.

Контузия и перелом – на самом деле ничего страшного по сравнению с тем, что пришлось видеть при эвакуации. В самолёте было много людей в колясках, с подключенными трубками. Когда Ан-24 пошёл на взлёт, нас обстреляли. Выключился свет. Сидели где-то час просто в гуле и темноте. Потом резко освещение включилось, выбегает лётчик и показывает, что мы пересекли границу. И вот представьте эту картину, когда пацаны, раненные, которые не могли говорить, начали шевелиться, мычать. Просто каждый из них уже понимал, что позади ужас, который в его жизни не повторится.

Когда вы увидели первого врага?

Как-то мы напоролись на отряд самообороны, это такое подразделение, которое само за себя. Воюет и с «духами», и с «шурави». Мы ехали на двух БМП-2 крайне расслабленно, не ожидая никаких угроз, и заезжая в кишлак вкатились прямо в один из таких отрядов. Они не ожидали, что мы вообще могли там появиться, просто стояли на дороге, техника начала сбавлять скорость. Всё как в замедленной съёмке. Афганцы потянулись к оружию. А я даже не успел ничего понять, потому что это был наш первый выход. Вот так нас чуть всех не перестреляли. Пока они приходили в себя, БМП резко увеличили скорость, и мы ушли. Нам в след даже не стреляли. Естественно, вся ситуация дошла до командира батальона. Чувствую, что нашему офицеру очень сильно досталось, ведь на войну, конечно, так не ходят.

А во что они были одеты? Что вы запомнили?

Это чалма, белые одежды с серым чем-то. Автоматы. То, что в фильмах рисуют. Ещё акульи глаза, черные, бездушные абсолютно.

После возвращения из Афганистана, как сложилась ваша жизнь? Почему выбрали именно сельскохозяйственный институт? Была ли мысль продолжить службу?

Я в армии решил пойти в Печерскую школу спецназа. На тот момент во мне столько энергии было. Думаю, что если бы я стал военным, то стал бы генералом. Скажу почему. Это уже жизнь. Так, как я сейчас живу, понимаю, что могу принимать решения какие-то волевые. Если бы я пошёл на службу, отучившись и став военным, мог достигнуть высот. Все это поменялось после контузии и болезни. С тифом я отлежал в госпитале 45 суток. При росте 190 сантиметров похудел до 58 килограммов. С такими показателями тяжело было пытаться пойти в разведчики, а потом уже зацепила волна свободы и передумал связывать свою жизнь с армией.

Что касается института. Льгот было очень много. Например, я матери телефон поставил, который тогда нереально было установить. Сельхозинститут? Почему бы и нет? К тому же, мама настояла. Пошёл на заочное учиться. У «афганцев» везде был зелёный свет. Мы поступали без экзаменов. Мог поехать учиться куда хочу, в Москву, Питер, но переехал на Дальний Восток к дяде. Тем более, я люблю море. Был бы Мурманск, поехал бы в Мурманск, был бы Севастополь, поехал бы туда. Рулетка с небольшой родственной поддержкой. Решился на переезд, потому что в Алма-Ате я бы не достиг высот никак. Я оттуда осознанно уезжал. В Казахстане мне искать было нечего.

Приехал во Владивосток и попал на ТСК, это была такая продовольственная база на Змеинке. Там занимались обеспечением продуктами рыбацкого флота. В голодные годы считалось модной работой. Отработал два года. Трудился матросом-обработчиком на путине – 4 месяца. 12 часов стоял на переработке краба. Тяжёлая работа, тут ничего не скажешь.

С нуля начал в Приморье жизнь строить. Решил пойти в море, потому что надо зарабатывать. Очень бедственное положение было. Приехал в Приморское морское пароходство. В отделе кадров спросили, есть ли опыт. Ответил, что работал матросом-обработчиком. Хотели отказать. Развернулся и говорю, что служил в Афгане, есть медаль «За отвагу», если вы меня не возьмёте, то все, край, я не выживу. Дай бог здоровья кадровику, он меня поддержал, устроил в учебный центр, где я получил квалификацию матроса первого класса. Прошёл серьёзную подготовку, выучил все, что связано с танкерами. Попал на пароход. Отработал там четыре года. Ходили на Сахалин, Магадан, в Африке 8 месяцев отработал. Однажды столкнулись с сомалийскими пиратами, но все обошлось. Верю, что меня защитил мой ангел-хранитель. Он со мной до сих пор.

Во время работы в морях видел, как приходит комсостав – капитаны, старшие помощники. От их действий становилось не по себе. Сравнивал их с командирами на войне. Мы попадали несколько раз в шторм, тогда особенно отчётливо понимал, что слава богу мы не были на боевом выходе. Потому что люди, которые нами руководили, не могли действовать грамотно в чрезвычайных ситуациях.

Когда скопил денег, переехал в Японию. Вначале я был поражён этой страной. Полгода я работал продавцом машин у пакистанцев. Затем одну из первых авторазборок в Тояме взял в аренду. И тут начинается моя бизнес-история. Когда трудился наёмным работником, понял, как работает бизнес-модель. Позже ко мне приехали казахи – мои земляки, в их лице я нашёл первых клиентов. Так я стал посредником в продаже авто. За каждую машину получал по 400 долларов. Вагон-сетка – десять машин. Я отправлял их в Казахстан. Ещё возил русских туристов с пароходов. Помогал им оформлять машины. Уставал сильно, но видел результат. Он меня абсолютно устраивал. Я сказал: «Япония, я люблю тебя». Естественно, начал учить японский язык, культуру этой страны. В итоге, прожил там 15 лет.

Почему решили вернуться?

Во-первых, меня уже было трое детей, и мы жили на две страны. В Японии у них не было будущего. Обычная стандартная жизнь. Не хотел для них такой судьбы. Во-вторых, у японцев абсолютно другое понимание жизни. По молодости пелена перед глазами стоит, благополучие меня пленило, но со временем все изменилось. Во мне русский проснулся. Мне деньги уже не нужны были.

Не хотелось вернуться в Японию?

Несмотря на то, что Япония многому меня научила, назад совсем не тянет. Эта страна научила меня вести бизнес, системному подходу в делах. Все хотят быстрых денег, но это неправильный путь. Япония стала для меня финансовым фундаментом. Я благодарен ей за всё то, что она дала.

Как встретила Россия?

Когда вернулся то понял, что 45 лет позади, а «фундамента» нет. Купили дом на Садгороде. Стал думать, что делать. Машины продавать? Слишком примитивно. После войны я никак не участвовал в «афганском» ветеранском движении. И тут, однажды, я встретился с юристом Константином Жабицким. Разговорились, узнал, что он тоже «афганец». Уже позже Константин привёл меня в ветеранское движение. Здесь пошёл новый виток в моей жизни. Знаете, с деньгами я настолько отошёл от всего, а когда попал в коллектив, понял, чего мне не хватало. Души русской. Так, потихоньку началась общественная деятельность.

В пригороде Владивостока, на улице Шишкина был заброшенный объект, который предоставила администрация города в аренду. Сначала думал, что построю реабилитационный центр, но не получилось. А потом, как-то раз, совсем случайно вступил в разговор о клееных балках. Люди везут дома-комплекты и часто ломают балки, а новую везти с Новосибирска очень дорого выходило. Заинтересовало. Начал учиться этому делу. Закупил оборудование, потом снова учёба, учёба, учёба. На этой базе создал центр для ветеранов, которые хотели получить работу в новой для себя области. Назывался проект «Судьбы, опалённые войной». Под это дело защитил три гранта. Все три получил. Последний был президентский. Выполнил программу. За год прошло обучение 36 человек. Два человека сейчас открыли ИП. Только после этого занялся производством. Пошли первые успехи.

Есть ли какие-то проекты, которые хотелось бы реализовать в будущем?

Разумеется. Мы живём на берегу моря, но летаем в санаторий «Русь», расположенный в Московской области на берегу Рузского водохранилища. Нет никакого реабилитационного центра. Хотя по побережью много заброшенных объектов, которые можно было просто отреставрировать. Бюрократия мешает это сделать, хотя много раз этот вопрос поднимался.

Помимо этого, сейчас пытаемся получить землю – 6,3 гектара. На ней хотим возвести дома для 40 ветеранов. Я поднял это на уровень администрации города. Подключили к этому вопросу Андрея Петровича Брика, председателя городской думы.

Какие проблемы сейчас существуют в ветеранском движении? Существует ли оно вообще, или же оно осталось в душе тех, кто прошёл войну?

К сожалению, в ветеранском движении пошёл раскол. Как и везде есть люди, которые преследуют свои интересы. Скажу за «афганцев». Раньше движение было единое. Потом его начали сознательно раскалывать. Для чего это делается? Для того чтобы получать финансирование и льготы. Вот причина всех бед. Статус у нас один – «афганец», но девяностые сделали своё дело. Из-за финансовой подоплёки все начали держаться особняком. Люди, в организации, которой я сейчас руковожу, уже никому не верят. Трое «сирийцев» пришли, их не хотели принимать. Я говорю, ребята, это ветераны боевых действий, такие же, как мы. Локальные войны, интернациональные войны, все бойцы делали одно дело – защищали свою Родину. Смысл-то один. Сейчас создали координационный совет, чтобы единство вернуть.

Конец июля и начало августа отмечены двумя важными датами – Днём военно-морского флота и Днём ВДВ. Что бы вы пожелали нашим читателям в связи с этими праздниками?

Я, в лице председателя нашей общественной организации, поздравляю читателей «Контингента» с великим праздником – днём ВМФ. В этом году отечественный флот отмечает юбилей – 325 лет. Мы живём в таком городе, где боевые корабли можно увидеть воочию. Матросы и морские офицеры люди с особым складом характера, которые, как никто другой знают, что такое тяготы службы. От всей души желаю им крепкого здоровья, мирного неба над головой, синего моря и никаких военных конфликтов.

Что касается второго августа. Каждый мальчишка мечтает служить в ВДВ. В элитных частях, выполняющих особые задачи. Не раз и не два десантники принимали неравный бой с противником и выходили из него победителями. Желаю всем, кто служил и служит сейчас в этих, овеянных славой войсках крепкого здоровья, долголетия и всех благ.