Закладки
  • Иконка социальной сети YoutubeYoutube
  • Иконка социальной сети ВконтактеВконтакте
  • Иконка социальной сети TelegramTelegram
  • Иконка социальной сети ОдноклассникиОдноклассники

Кровь и железо Муста-Тунтури. Как «Сын артиллериста» породнил самый северный фланг советско-германского фронта с Владивостоком

Железо Муста-Тунтури. Фото Андрей Островский

В последние годы каждое лето в Мурманской области проводится патриотическая экспедиция под названием «Десант на Муста-Тунтури». В этом году в экспедиции приняла участие и делегация приморской краевой организации ветеранов боевых действий «Контингент». Сегодня мы публикуем первый материал из этой экспедиции.

Наряду с широко известными страницами (история городов-героев) Великой Отечественной есть в этом гигантском батальном полотне детали, о которых, с одной стороны, мало что известно широкому кругу читателей, но которые, с другой стороны, сыграли важнейшую роль в истории войны.

Одна из таких деталей (если так можно сказать) – фронт, проходивший на шестикилометровом перешейке между Малой Волоковой губой и Кутовой губой, более известный как фронт на Муста-Тунтури. Именно этот перешеек отделял от материка два полуострова: Средний и Рыбачий, которые полностью контролировали вход в Кольский залив. Здесь базировался (и продолжает базироваться) советский Северный флот. В кутовой части Кольского залива расположен Мурманск, который в годы войны был вторым (после Владивостока) незамерзающим портом по объему перевалки ленд-лизовских грузов. Они были необходимы как воздух.

На фоне фронта – от Черного моря до Арктики - в четыре тысячи километров, шесть километров, очевидно, выглядят мелочью. Но мелочь мелочи рознь. Именно здесь оказалась единственная точка, где войска вермахта не смогли преодолеть государственную границу, а гербовый погранзнак СССР так и остался стоять на своем месте.

Несдвинутая граница. Фото Андрей Островский

Боевые действия здесь начались чуть позже, чем на остальных участках фронта – в последних числах июня. Основной удар наносился через Титовку и Западную Лицу на Мурманск. Но дальше Западной Лицы, несмотря на многократные попытки прорыва, враг не прошел. Бои здесь шли свирепые: не случайно один из распадков получил название «Долина смерти». Сегодня здесь расположен мемориал. На стелах и могильных плитах высечены имена тысяч и тысяч красноармейцев и краснофлотцев, остановивших здесь противника ценой собственной жизни. Мурманск подвергался жесточайшим бомбардировкам, город практически полностью выгорел, но порт не прекращал работать ни на минуту. И ни на минуту не прекращалась выгрузка и дальнейшая отправка на фронт привезенных союзными конвоями танков, самолетов, паровозов, автомобилей, боеприпасов, средств связи, медицинских препаратов, продовольствия.

Один из многочисленных местных памятников. Фото Андрей Островский 

На Муста-Тунтури первые разведывательные группы егерей появились в первые же дни войны. Однако они были остановлены без шансов на продвижение. Фактически линия фронта проходила здесь по верхушке горного хребта. Северный склон занимали наши, южный – немцы. Тут, правда, надо сделать уточнение: исследователи говорят, что немцев здесь практически не было – горный хребет штурмовали прошедшие подготовку в Альпах австрийские егеря. У подавляющего большинства защитников такой подготовки не было и близко, были зато беспримерное мужество и отвага.

Не стоит забывать и о специфике войны в Заполярье. Зимой – кромешная круглосуточная тьма, не позволяющая адекватно обозревать линию фронта и наблюдать за происходящим. Летом – круглосуточное солнце, когда каждый шаг и каждое действие оказываются как на ладони. Ну и, конечно, климатические условия; с обеих сторон несколько дивизий просто замерзли – укрыться там особенно негде. Историки рассказывают об одном из советских командиров батальонов, который всю ночь заставлял бойцов маршировать по кругу. Таким методом он спас множество жизней, а впоследствии получил за это звание Героя Советского Союза.

Огнеметная позиция. Фото Андрей Островский

Условная линия фронта проходила по хребту, расстояние между передовыми постами боевого охранения противоборствующих сторон составляло 50—70 метров. Крикни – слышно. Немцы сумели подтянуть технику. С помощью отбойных молотков вырубили в сплошном скальнике блиндажи и ходы сообщения. У наших такой возможности не было: бойцы выкладывали подобия укрытий из камней. На огромном советско-германском фронте этот шестикилометровый участок – единственный, где линия фронта оставалась неподвижной больше трех лет, до октября 1944 года, когда советские войска перешли в наступление. Именно из-за этой трехлетней неподвижности металла на квадратный метр здесь больше, чем в Сталинграде и на Курской дуге: пули, гильзы, осколки снарядов, хвостовики от мин, колючая проволока. Мы подобрали метровый металлический прут, чуть тоньше лома, на нём было больше десятка вмятин от пуль и осколков. Немое свидетельство того, какая здесь была плотность огня.

Вырубленное в скале немецкое укрытие. Фото Андрей Островский

Несмотря на кажущееся равенство позиций, у противника они были чуть предпочтительнее: повыше, с более широкими и глубокими секторами обстрела, позволяющими держать на контроле наши тыловые зоны. В этой связи доставка любого снабжения – продовольствия, боезапаса – в линию боевого охранения была сопряжена со смертельным риском. Основные потери происходили именно на этих маршрутах. Историки выяснили, что с осени 1942 года эту задачу возложили на штрафников. Система зачета была простая: три ходки со снабжением туда-обратно, и Родина прощает. Один раз вынес раненного – прощение.

…Казалось бы, что может напрямую связывать крайний северо-запад воюющей страны с крайним юго-восточным, глубоко тыловым Владивостоком? Связь, однако, есть и абсолютно прямая. Причем ставшая легендой и вошедшая даже в школьную программу.

В конце лета 1941 года у специального корреспондента, уже знаменитого к тому времени Константина Симонова, возникла идея написать цикл репортажей с крайних точек фронта. Он успел побывать в еще обороняющейся Одессе (именно после той командировки, когда он вышел на подводной лодке к берегам Румынии, родились гениальные строки: «Над черным носом нашей субмарины взошла Венера – странная звезда…»), а затем отправился в Мурманск. Побывал в Полярном, а 17 октября моряки-североморцы переправили его на обороняющиеся полуострова Средний и Рыбачий.

Та поездка оказалась знаковой. Именно там, на Среднем, в землянке у артиллеристов Симонов впервые прочитал собравшимся офицерам стихотворение «Жди меня…». Во-вторых, там же, уже в ноябре, во время одной из долгих ночных бесед, командир 104 армейского пушечного артполка майор Ефим Рыклис рассказал ему историю о том, как он отправил в тыл к противнику для корректировки артиллерийского огня сына своего старинного друга лейтенанта Ивана Лоскутова, командовавшего в том же полку взводом топографической разведки. С ним было два радиста. Происходило все это на хребте Муста-Тунтури. 31 июля 1941 года вместе с радистами Лоскутов взобрался на одну из высот и оттуда в течение 6 суток по рации корректировал огонь артиллерии. По данным, передаваемым Лоскутовым, огнём была уничтожена миномётная батарея, большая группа пехоты, несколько пулемётных точек. Противник определил местонахождение корректировочной группы.  После не принесшего результата миномётного и артиллерийского обстрела высоты, немцы были вынуждены задействовать пехоту. Окружив высоту со всех сторон, автоматчики начали подниматься наверх.

Как позже вспоминал Иван Алексеевич Лоскутов: «Нам ничего не оставалось делать, как вызвать огонь непосредственно по высоте. Мы передали такую команду, но командир полка посчитал, что это ошибка и переспросил.  Только после второй нашей команды на высоту обрушился шквал артогня. Наступавшие немцы частично были уничтожены, а остальные обратились в бегство. В период обстрела мы постарались укрыться и остались живы, правда, состояние было ужасное. Радиостанция была разбита, и дальнейшее наше пребывание на высоте без связи с полком было бессмысленно, я принял решение возвратиться в полк». За этот подвиг лейтенант Лоскутов получил медаль «За отвагу».

Немецкая колючая проволока. Фото Андрей Островский

Никто не знает, что творилось на душе у майора Рыклиса, когда он отдавал приказ нескольким тяжелым батареям 122-мм и 152-мм орудий открыть по высоте ураганный огонь. Но на Симонова эта история произвела такое впечатление, что он буквально за сутки написал поэму «Сын артиллериста». Рыклис в ней стал майором Деевым, а Лоскутов лейтенантом Петровым. Правда в конце следует абсолютно точная географическая привязка:

«Вот какая история
Про славные эти дела
На полуострове Среднем
Рассказана мне была.»

Поэма имела ошеломляющий успех: ее переписывали от руки и перепечатывали на штабных пишущих машинках, она ходила по окопам по всему фронтовому северу. А в декабре «Сын артиллериста» был опубликован в «Красной Звезде», после чего разошелся на цитаты. «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла – такая уж поговорка у майора была…» и «Держись мой мальчик: на свете два раза не умирать…», - эти фразы знал каждый советский школьник.

Майор Ефим Самсонович Рыклис в октябре 1941 получил на Рыбачьем свой первый из трех орденов Красного Знамени. Он прошел всю войну и закончил ее полковником, командуя артиллерией 27 стрелкового корпуса в Виттенберге на Эльбе.

А Иван Лоскутов закончил войну на другом конце земли. Летом 1945 года он оказался на Тихоокеанском флоте, участвовал в войне с Японией, освобождал город Сейсин. За время войны награжден орденами Отечественной войны первой и второй степени, двумя орденами Красной Звезды и девятью медалями. После окончания войны еще более тридцати лет служил на Тихоокеанском флоте, ушел в отставку в 1978 году в звании полковника с должности старшего офицера по кадрам штаба флота.

Спустя четверть века после войны в один из приездов во Владивосток Симонов отыскал Лоскутова. Подробности той встречи не сохранились, но любопытно, что о пребывании Лоскутова во Владивостоке Симонов узнал от его фронтового товарища Николая Букина, служившего во время войны на Рыбачьем в дивизионной газете, ставшего автором стихов одной из самых известных советских песен военных лет «Прощайте скалистые горы, на подвиг Отчизна зовет…».

Все переплетено в этой жизни…

…А тогда, поздней осенью 41-го, находясь на Среднем и Рыбачьем, Константин Симонов, как настоящий профессиональный корреспондент сделал огромное количество записей в своих блокнотах. Часть из них вылилась в очерки и репортажи, опубликованные в «Красной Звезде»; часть впервые увидела свет через 30 лет после войны, когда писатель опубликовал свои дневники под названием «Разные дни войны». И, наверное, здесь вполне уместно привести фрагмент из этих симоновских дневников: «Страничка из фронтового блокнота, где был наспех записан тогда этот рассказ, дает некоторое представление о том, как выглядели в ту осень ежедневные бои в скалах Муста-Тунтури. Вот она, эта лежащая сейчас передо мной страничка: «Вечером двенадцатого мы перебежали каменное плато, я со своим отделением перебежал первым. Нас стали обстреливать огнем и гранатами. Одного — Бориславского — у меня ранило. Он кричит: «Товарищ командир!». А я: «Тише ты», — говорю. У нас многих тогда ранило и убило. Девятнадцать человек из тридцати шести. Я пошвырял много гранат. Потом все вышли. Меня ранило осколком гранаты в бок и в лопатку. Но меня перевязали, и я остался с десятью человеками, старшим. В пять часов вечера тринадцатого немцы пошли в наступление. Я за день собрал много гранат, подгреб их к себе — шестьдесят штук, и три винтовки. Тут у меня еще двоих убило — сержанта и бойца Терейцева. Немцы стали подходить все ближе. Я лично для себя подобрал побольше гранат, потому что другие бросают их близко, без пользы, а я бросаю куда подальше. Разложил их вокруг себя, чтоб не взорвались разом от детонации. Немцы стали бить нас гранатами, пулеметами и минометами. Сзади склон, впереди каменное плато — и немцы. Я стоял между двух камней. Они хотя и высокие, по мне вполгрудь. А ребята лежали ниже меня. Я стал гранаты кидать. Площадка была метров тридцать. Мне была задача — не пустить немцев на нее. Свои гранаты я уже все бросил; ребята мне снизу их подают. Целиком, в рост я ни одного немца так и не видел. Как он только поднимается вполроста, как кину гранату, так его и нет. Это сначала, а потом такой дым от гранат был, что почти ничего не видел. Или граната ихняя мелькнет над дымом. А наши гранаты в это время почти все кончились. Меня опять ранило в пальцы правой руки, в щеку и глаз. Глаз залило кровью, ничего уже этим глазом не видно. Тут огонь немножко притих. Я спустился на несколько метров к командиру. «Как, — говорю, — быть? У меня бинта нет, я свой истратил, Бориславского перевязывал». Командир говорит: «Иди к санитару». Я спустился, ребята мне сделали перевязку и воды дали попить. Я давно не пил...»

Одно из братских захоронений. Фото Андрей Островский

Так все это виделось там, вплотную, глазами самого сержанта Данилова Александра Ивановича, человека отнюдь не словоохотливого.

А во фронтовой сводке все им лично пережитое за эти сутки выглядело и вовсе коротко: «...В районе Муста-Тунтури до двух рот противника перешло в наступление из района 9872 на безымянную высоту 9672. Артиллерийским, пулеметным огнем и контратаками противник был остановлен...»

Вот и все».

Можно подумать, что один из лучших советских баталистов мельчит пересказывая такие подробности. Отнюдь. Дьявол, как известно, всегда в деталях. И именно эти детали позволяют узнать честную, как говорится, окопную правду. Симонов это прекрасно знал.

…А на Муста-Тунтури и сегодня практически ничего не растет, кроме редких лишайников и тундровых растений. Скалы, камни и ржавый металл. И обелиски, которые появляются благодаря членам экспедиции «Десант на Муста-Тунтури».

О том, как она проходила в этом году – в нашей следующей публикации.

Автор: Андрей Островский
Поделиться:
  • ВКонтакте
  • Одноклассники
  • Twitter
  • Telegram