Легенды морского спецназа: Валерий Климов

Летом 1983 года из базы в Вилючинске на выполнение задач курса боевой подготовки вышла атомная подводная лодка К-429, которой перед выходом в море предстояло пройти дифферентовку в бухте Саранная. В силу ряда причин при погружении лодка приняла большое количество воды и «упала» на грунт на глубине 37 метров. При этом был затоплен 4-й отсек, в котором погибло 14 моряков. В остальных отсеках лодки оставалось 106 членов двух экипажей, которые были на борту субмарины. Флот развернул спасательную операцию, руководить которой прибыл командующий ВМФ СССР адмирал Сергей Горшков. На месте затопления лодки приступили к работе спасательные силы Тихоокеанского флота.

Из-за непогоды работу спасателей приходилось время от времени прерывать, но одно из водолазных подразделений, осуществлявших спуск на глубину, к затонувшей подводной лодке, работало без перерывов на непогоду. Командующий ВМФ адмирал Горшков обратил внимание на этих специалистов, и поинтересовался, кто это такие, что они нарушают общепринятые правила и нормы.

- Да это же «холуайцы», - ответили адмиралу. – Для них нет никаких ограничений…

Так флотские разведчики-диверсанты приняли участие в спасательной операции, в результате которой из 106 членов экипажа подводной лодки К-429 удалось живыми поднять на поверхность 104 моряка…

Мичман Валерий Александрович Климов, отдавший службе в морском спецназе 21 год своей жизни, в 1983 году считался уже опытным водолазным специалистом – за его спиной было три года службы на атомной подводной лодке и пять лет в разведывательном пункте специального назначения Тихоокеанского флота.

- Когда начиналось волнение моря, спасатели сворачивали работу – у них были строгие ограничения по погодным условиям, но мы продолжали свою работу, - рассказывает Валерий Климов. – Не зря в названии нашего подразделения присутствуют слова «специального назначения» - они в полной мере характеризуют способности людей, которые служат в подобных частях. Поднимается волна – мы продолжаем работать. Когда я уходил к затонувшей лодке, обеспечивающим моё погружение стоял главный водолазный специалист ТОФ, капитан первого ранга. Тот человек, которому мы, водолазы, сдавали все зачёты, подтверждающие нашу квалификацию…

Валерий Александрович пришёл служить в морской спецназ в 1978 году, завершив к этому времени свою срочную службу, которую он проходил на Камчатке в 45-й дивизии атомных подводных лодок, будучи старшиной команды штурманских электриков на атомной подводной лодке К-42 «Ростовский комсомолец», построенной по проекту 627.

- Срочную службу мне довелось служить на атомной подводной лодке самого первого проекта 627, которую представители науки и промышленности постоянно подвергали каким-то модернизациям и улучшениям, экспериментально отрабатывая на К-42 те, или иные агрегаты и оборудования. При мне, в частности, на лодке изменили кормовую часть, в результате чего она получила буксируемую гидроакустическую антенну, впоследствии принятую на вооружении на подводных лодках новых проектов. Лодка была настолько важная для флота, что её командира не редко приглашали для беседы по телефону с командующим ВМФ адмиралом Горшковым, которого очень интересовали результаты экспериментов. На службу я пришёл достаточно подготовленным специалистом, и по своей должности по 11 разряду получал 78 рублей, в то время как простой солдат, например, в пехоте, получал в то время 3 рубля 80 копеек. Служба мне нравилась, приятно было осознавать, какой высокий уровень ответственности приходилось нести, разумеется, не хотелось ничем подвести своих командиров. Исполнительность и знание материальной части на лодке находились на самом высоком уровне.

- Что же вы встретили, когда пришли служить в специальную разведку ТОФ?

- Разведывательный пункт специального назначения, который все по-простому называли «Холуай», от старого названия бухты, где базировалась воинская часть, встретил меня, как мне показалось вначале, какой-то расхлябанностью. Ставишь матросу задачу, он ушёл её исполнять, и его след простыл – и только вечером, где-нибудь в казарме, находишь его, чтобы узнать, выполнена задача, или нет. Чаще, конечно, задача была выполнена, и матросы смотрели на меня с немым вопросом – «а зачем я буду докладывать об исполнении, если и так ясно, что я это сделаю». Для меня это было «сюрпризом», с которым пришлось бороться. На атомной подводной лодке каждая команда, каждый приказ, заканчивались докладом о выполнении, или не выполнении, так как командир должен знать, исполнено это, или нет – на подлодке от этого порой зависит жизнь всего экипажа. А здесь такого не было. Пришлось «прививать» подчинённым мне матросам такие простые истины.

- Какое было состояние дисциплины? О «Холуае» в то время ходили целые легенды, как весь флот страдал от выходок морских разведчиков.

- Тут нужно сразу определиться: на службу в морской спецназ командиры старались брать людей с «авантюрным» складом характера, способных на действия, которые не могли бы совершить «обычные» люди. Нужно понимать, что перед спецназом ставились такие задачи, которые мог выполнить далеко не каждый человек, и часто эти задачи граничили с риском для жизни. Даже в мирное время – на учениях, или на испытаниях новой техники. Исполнительность в целом была высокая, матросы и старшины по большей части были очень ответственными ребятами, которым командование могло доверять такие задачи, которые сейчас никто бы и не подумал доверить – настолько изменилось время и люди, или отношение к службе – тут решать каждому самому. Например, старшине срочной службе могла быть поставлена задача на действия, скажем, в рамках агентурной работы, где бы он в гражданской одежде должен был проникнуть на какой-нибудь объект, и при этом у него на руках находилось боевое оружие, обычно бесшумный пистолет АПБ, с соответствующим количеством патронов, средства связи, особо секретный шифровальный блокнот. И эти «срочники» выполняли поставленные задачи! У нас даже как-то был казус, когда в часть приехал какой-то проверяющий полковник, а матрос, мимо проходящий, не отдал ему честь, сейчас это называется «воинским приветствием». Полковник остановил матроса и начал отчитывать его, почему, мол, вы, товарищ матрос, честь мне не отдаёте. На что матрос «на голубом глазу» предъявил полковнику то же самое. На что полковник указал командиру части на катастрофическое разложение дисциплины в вверенном ему подразделении, и поднял этот вопрос перед Военным Советом флота. И уже на совещании перед адмиралами командиру разведывательного пункта пришлось держать ответ за то, что его матросы не отдают честь полковникам: «а если я матроса отправлю действовать в рамках агентурной задачи в гражданской одежде, а он в силу привычки будет каждому встречному офицеру честь отдавать? Сможем мы выполнить задачу? Сохраним мы скрытность?». Обвинения после этого были сняты – «холуайцам» прощалось многое. Не редкими были случаи, когда матросы устраивали «разборки» с матросами из других частей, каких было много на острове Русский, где базировался «Холуай». Рукопашная подготовка в части морского спецназа находилась на высоком уровне, однако, по мнению нашего начальника медицинской службы водолазам было противопоказано заниматься боксом, чтобы не повредить носовые пазухи и не нарушить возможность правильно дышать.

- Какие задачи выполнял разведывательный пункт в мирное время? Где приходилось действовать?

- Обычно всё сводилось к тому, чтобы проникнуть на охраняемый объект, условно заминировать его, или просто пройти какой-то рубеж, например, государственную границу. В таких случаях мы работали в тесном взаимодействии с Внутренними войсками МВД, Пограничными войсками КГБ, местными отделами милиции и органами власти. После успешного выполнения задач морских разведчиков даже награждали ведомственными наградами МВД и КГБ – «За отличие в службе ВВ МВД» и «Отличник погранвойск». Часто мы работали по условному минированию мостов на Амуре и Зее, своими действиями преследуя две цели – тренируясь самим, как это будем делать в военное время на территории врага, и тренируя органы внутренних дел и госбезопасности по предотвращению террористических или диверсионных актов на отечественных объектах транспортной инфраструктуры. Интерес был обоюдный: мы получали опыт в организации и выполнении диверсий, а та сторона напротив, выявляла в своей обороне слабые стороны – из года в год усложняя нам выполнение диверсионных задач, но в тоже время заставляя придумывать новые способы их выполнения. В таком же ключе мы действовали и в отношении своих же военно-морских баз и береговых объектов. К примеру, во время проведения широкомасштабных «диверсионных» учений «Прорыв-79», которые проводились на Тихоокеанском флоте в 1979 году, группы «Холуая» одновременно смогли заминировать и условно уничтожить береговые базы в бухтах Конюшки, Павловского, Улисс, объект на острове Елена, запасной командный пункт ТОФ, стоящий в бухте Золотой Рог авианесущий крейсер «Минск». Причём все эти объекты усиленно охранялись как собственными дежурно-караульными силами, так и приданными группами отрядов противодиверсионной борьбы. Начальник разведки ТОФ лично отблагодарил моряков-разведчиков за успешное выполнение учебно-боевых задач.

- Какое вооружение и оснащение вы использовали?

- Если говорить о технике, которая применялась нами под водой, то это, конечно, дыхательные аппараты ИДА-71, которые обеспечивали достаточно длительную работу под водой. Средствами движения для нас служили двухместные подводные носители «Сирена», подводные буксировщики «Протон», сверхмалые подводные лодки «Тритон» и «Тритон-2». Если говорить об оружии, то это были подводные пистолеты СПП, подводные автоматы АПС, бесшумные пистолеты АПБ и ПБ, автоматы АКМС калибра 7,62 мм, также были 5,45-мм автоматы, однако, главным оружием были различные мины, которыми морской спецназ должен был выполнять задачи диверсионного характера. Помимо прочего планировалось по отдельным объектам использовать носимые ядерные фугасы, с макетами которых мы постоянно отрабатывали какие-либо действия. Сухие пайки, которые выдавались нам на полевые выходы, были обезличены – по ним невозможно было установить страну, где они были изготовлены. Точно такие же были сигареты – это были просто белые пачки без каких-либо надписей. Понятно, что всё это было сделано для сохранения скрытности. Также в части была достаточно большая коллекция иностранного оружия с достаточным количеством боеприпасов – мы не только изучали вражеские образцы оружия, но и могли с этим оружием выходить на боевую задачу, если того будет требовать обстановка. Сейчас уже можно об этом сказать - когда мы выходили на задачу, например, агентурную, командир группы имел на руках документ, подписанный начальником штаба Тихоокеанского флота, которым запрещалось владельца этого документа задерживать и досматривать, а также предлагалось оказывать ему всемерное содействие. Мы были молодыми и горячими, и бывало, признаюсь, прикрывались такими документами, когда нам нужно было купить билет на поезд, или ещё куда, или даже, например, в театр - я так свою будущую супругу повёл на какое-то представление. Пришел к администратору театра, показал удостоверение, развернул документ, подписанный начальником штаба флота и потребовал предоставить два места, с которых было бы видно "весь зал" и, конечно, всю сцену. Через минуту две контрамарки были у меня на руках...

- Какие отличия были при действиях в речных акваториях от морских?

- Морская и речная, пресная, вода имеют различную плотность, это накладывало некоторые ограничения на использование техники, ко всему прочему на реках есть течение, и местами даже очень серьёзное. Также могу отметить, что в реках значительно меньшая прозрачность воды, отчего видимость может составлять не более полуметра – представьте, как действовать в такой воде? Как-то в Амуре мы испытывали применение «Сирены» - такого подводного носителя двух разведчиков, который позволял «на винтах» скрытно, под водой, пройти значительные расстояние, и кроме того в носителе было место для боезарядов, которыми необходимо было осуществить диверсию. Так вот, привезли одну «Сирену» на самолёте из Владивостока в Хабаровск, потом на грузовике вывезли к Амуру. Запустились, вышли на фарватер. Скорость течения – 8 метров в секунду, скорость «Сирены» - 8 узлов, то есть, больше почти в два раза. Идём по протокам, где нет течения – всё нормально. Как только вышли на фарватер, и пошли против течения – сигарообразную «Сирены» стало кувыркать по тангажу, и чтобы мы не делали, кувыркает. В итоге поняли, что «Сирену» применять в речной воде против течения невозможно. Поэтому все последующие действия в речных или озёрных акваториях мы выполняли на подводных индивидуальных буксировщиках «Протон».

- Как проходили учения на реках?

- В 1984 году перед моей группой была поставлена задача условно уничтожить железнодорожной мост на реке Зея, который фактически связывал восточную и западную часть страны – другого моста просто не существовало. Мост имел стратегическое значение. В Благовещенске нам дали гидрографический катер, на котором мы вышли в район моста, который к тому времени охранялся всеми возможными и невозможными способами. Через каждые сто метров по берегам реки стояли «рыбаки» с голым торсом и в штанах с красными просветами, туда-сюда сновали многочисленные катера, с которых люди в форме Внутренних войск баграми проверяли каждую плывущую корягу или ветку. Оценив обстановку, и выслушав мнение всех разведчиков группы (в спецназе все имеют право голоса, но решение принимает командир – это нерушимое правило), решили работать по двум направлениям – я с напарником буду двигаться к мосту на ластах и с трубкой, ещё несколько разведчиков пойдут на «Протонах». Стали изучать систему движения катеров и выявив «окно», в сумерках начали движение. С собой мы несли имитатор ядерного фугаса, который нужно было заякорить под мостом, или в непосредственной близости от моста. Вес фугаса – около 30 кг, он был выполнен с небольшой плавучестью, что позволяло его без особого напряжения транспортировать даже вручную, на ластах. Когда мы уже приближались к мосту, увидели, как нам навстречу идёт паром, чтобы не попасть под его винты, нам пришлось поднажать, и теряя последние силы, мы пересекли его курс буквально в десятке метрах перед носом парома. Стемнело, и начались отмели, местами мы даже брели по песчаным плёсам по пояс в воде, опасались, что нас заметят, но из-за физического истощения было уже всё равно. Но нам повезло – нас не заметили, и мы снова вошли в русло, а там уже и до моста было недалеко. Под мостом поставили имитатор ядерного фугаса и ушли. Задача была выполнена. А вот вторая группа задачу выполнить не смогла – с ними произошла трагедия: шедшего с ИДА-71 матроса подняло на поверхность и его заметили с охранного катера, на котором не придумали ничего лучшего, чем пройти над разведчиком. Винтами катера был разрушен дыхательный аппарат и разведчик Тароло погиб. Учения были тут же остановлены. Расследование показало, что матрос, почувствовав, что дыхательный прибор разрушен, постарался выбраться на поверхность воды, чтобы дышать атмосферным воздухом. Для этого он сорвал с себя часть снаряжения, что повлекло наполнение водой гидрокостюма и его последующее утопление. У нас так говорили: «получишь баротравму – потеряешь сознание - мы вытащим и откачаем, а если нахватаешься воды, то умрёшь». Произошло второе… вообще же подобные смерти время от времени случались, такова была специфика службы в спецназе – буквально на грани, и за гранью человеческих возможностей. Как физических, так и моральных. На памятном камне, установленном на территории части, перечислены далеко не все фамилии моряков-разведчиков, погибших за время прохождения службы на «Холуае». На самом деле их значительно больше.

- Как часто вы принимали участие в подобных учениях?

- На «Холуае» можно было прийти служить, познакомиться с кем-то в самом начале службы, а потом из-за командировок не видеть друг друга до самого дембеля. То есть, какие-то командировки были постоянно. И если в очаковской 17-й бригаде морского спецназа Черноморского флота финансист был в штате, то у нас, где численность воинской части была небольшой, финансист был «приданный», который находился в посёлке Экипажный, в гарнизоне. Ставят, например, задачу на выезд, нужно получить командировочные деньги, и если в черноморской бригаде всё решалось мгновенно, то у нас приходилось за деньгами ехать за пять километров от части, а там ещё не факт, что застанешь своего финансиста. Кроме того, если застаёшь там всех, кого надо, финансисты начинали намекать на вознаграждение в виде бутылки водки, чтобы быстро оформить все документы как надо. В таких случаях весёлые морские разведчики обещали «финикам» отрезать «яйца», после чего налаживалась нормальная коммуникация. Помимо учений, о которых я уже рассказал, значительную часть времени занимали командировки в которых я принимал новую технику – сверхмалые диверсионные подводные лодки «Тритон-2» проекта 908, которые с начала восьмидесятых годов стали поступать на вооружение бригады и пунктов морского спецназа. В частности, «Холуай» получал «Тритоны-2» в 1980 (В-494), 1982 (В-505) и 1984 (В-531) годах (заводские заказы № 01511, 01515 и 01519 соответственно). Эти сверхмалые подводные лодки были новым словом в военной технике, предстояло широкое их освоение – меня послали на обучение управлению и эксплуатации этих мини-субмарин, в дальнейшем специальная госкомиссия принимала экзамены на знание материальной части. Все новые «Тритоны» вначале поступали в разведывательный пункт Каспийской флотилии в Баку, где их принимали экипажи других частей морского спецназа. Получать новые лодки от нашего разведпункта ездил я. Таким образом я стал единственным мичманом во всём советском Военно-Морском флоте – командиром подводной лодки. Приём «Тритонов» от промышленности занимал несколько месяцев, всё это время я находился в Баку, буквально не отходя от принимаемых лодок. К «Тритонам» было очень трепетное отношение со стороны командования ВМФ, так как самый первый «Тритон» был потерян в Чёрном море, особо секретную лодку так и не нашли, что стало причиной грандиозного скандала и последовавших организационных выводов. В дальнейшем в составе тихоокеанского морского разведывательного пункта «Тритоны» достойно несли свою службу, оправдывая заложенные в них возможности. Насколько мне известно, существовали разработки по практическому десантированию подводной лодки с борта самолёта Ил-76 парашютным способом с экипажем внутри. Предполагалось провести подобные десантирования на всех флотах, однако, этим планам не суждено было осуществиться. В дальнейшем эти подводные лодки были сняты с вооружения, одна из них установлена в виде памятника на территории музея Тихоокеанского флота во Владивостоке, другая в виде памятника на территории разведывательного пункта на острове Русский.

- В 60-70-е годы в западных странах активно изучали возможность привлечения морских млекопитающих для выполнения диверсионных и противодиверсионных задач, ходили слухи, что на Тихоокеанском флоте проводились подобные опыты.

- Да, лично я привлекался для тренировок сивучей в бухте Витязь в Хасанском районе Приморья, где располагался научно-исследовательский центр Тихоокеанского флота. Меня с несколькими матросами командировали в «дельфинарий» каждое лето в 1991, 1992 и 1993 годах. Мы, морские разведчики, играли роль противника, против которых тренировали сивучей. В то время там был сивуч Гром и самка Марго, которая была в два раза меньше самца. Оба сивуча научились атаковать человека, своим носом выталкивая водолаза на поверхность. В боевой ситуации животным на нос надевали бы специальный резак, с помощью которого сивуч мог бы протыкать человека насквозь. Гром обладал своеобразным характером и раз пять на моей памяти сбегал из центра, его потом находили на пляжах Владивостока и… уговаривали вернуться. При проведении специальных учений в бухте Стрелок, когда сивучи должны были оборонять военно-морскую базу, а несколько морских разведчиков должны были проникнуть к стоянкам кораблей, животные смогли обнаружить и «поднять» всех диверсантов. Однако, в дальнейшем, насколько мне известно, эта тема была закрыта.

- О боевой службе…

- Подразделения разведывательного пункта работали практически по всему миру, значительная часть задач, которая выполнялась разведчиками-тихоокеанцами и по сию пору не подлежит огласке. Когда в Персидском заливе началась операция международных сил «Буря в пустыне», к нам поступила задача подготовить одну группу для действий в составе сил ООН. Предлагалось послать, разумеется, наиболее подготовленных бойцов. Послали, как это бывает на флоте, тех, кто в момент принятия решения попался на глаза командира – тех, кто в эту минуту не был чем-то занят. С командиром группы стали разбираться, какие задачи могут быть поставлены. Почитали газеты, пишущие о событиях, поняли, что скорее всего будем досматривать суда на наличие грузов военного назначения. Как на эти суда попадать? Наверное, вертолётом. Попросили вертолёт, и нам его дали на два дня, за которые мы смогли подготовить группу для подобных действий. Группа убыла в Персидский залив, где впоследствии мировые СМИ с придыханием рассказывали, что американские «морские котики» за 45 минут проводят досмотр любого судна, но… есть ещё какое-то русское подразделение, которое умудряется сделать тоже самое за 17 минут. При том, что все остальные иностранные «морские спецназы», которые были привлечены к подобной работы, вообще отказывались проводить подобные высадки. Дело в том, что мы, в отличие от американцев, высаживались на борт судна не последовательно, а буквально всем скопом, при том, что каждый боец знал, куда ему бежать – задачи распределяли ещё на подлёте – двое бегут в ходовую рубку, двое в машинное отделение, и так далее. Главное – это быстрота и напористость.

Ныне Валерий Александрович со своей супругой Любовью Борисовной живут в одном из посёлков острова Русский. Супруга также длительное время служила на флоте, и во время разговора что-то дополняла, рассказывая про своего мужа. Скромная обстановка в квартире, скромные люди, которые когда-то выполняли важнейшие задачи, обеспечивая государству обороноспособность «специального назначения». Три десятилетия в морском спецназе не прошли даром – во время учений и полевых выходов, которые следовали одно за другим, нельзя было не подорвать здоровье. Но старший мичман Валерий Климов смеётся: где наша не пропадала!

Железные люди ушедшей эпохи…