Карабах: эхо войны

Карабах не отпускает. Мы вернулись оттуда три недели назад, но, и сегодня, проматывая ленту новостей, мое внимание постоянно привлекают заголовки, которые возвращают в палящий зной Закавказья: «Пашинян назвал итоговую цифру армянских боевых потерь», «Турция направила в Азербайджан четырёх генералов», «Россия поменяла командующего миротворческой группировкой в Нагорном Карабахе»… Даже в нынешнем мозаичном и распадающемся на осколки мире, где всякая новость-событие живёт не более одного-двух дней, Карабах продолжает кровоточить, как упорно не заживающая рана.

Да и вряд ли она заживет в ближайшем будущем, судя по атмосфере, настроениям, остроте взаимной неприязни противоборствующих сторон. В начале девяностых в результате трехлетней войны победу праздновала армянская сторона, «освободившая» (по ее версии) значительные территории и изгнавшая с насиженных мест десятки тысяч азербайджанских семей. Минувшей осенью 44-дневная война, которая продолжалась с 27 сентября по 9 ноября, отзеркалила события: теперь азербайджанцы вернули себе контроль над большей частью Карабаха, а тысячи семей армянских беженцев ютятся по общежитиям, хостелам и интернатам. Напоминает Корейский полуостров 70 лет назад: начавшись на 38-й параллели война докатилась до самого юга полуострова, оставив после себя выжженную пустыню, а затем на самый север, до Тумангана, - и закончилась два года спустя на все той же 38 параллели, когда в пустыню превратился уже весь Корейский полуостров. Конечно, в Карабахе другие масштабы, но, учитывая, что в Корее жесткое противостояние продолжается более 70 лет, страшно думать о карабахских перспективах.

...Российские миротворцы зашли в Карабах 10 ноября прошлого года, после того, как под нажимом и при участии российского президента премьер-министр Армении Никола Пашинян и президент Азербайджана Эльдар Алиев подписали соглашение о перемирии. Наш миротворческий контингент стал в этом перемирии ключевым фактором и условием. Согласно подписанным документам миротворцы зашли на пять лет; так далеко сегодня вряд ли кто-то заглядывает, но не стоит забывать, что в Приднестровье российские миротворцы квартируют уже почти тридцать лет.

Нам довелось пробыть в Карабахе всего 4 дня (мы - это представители приморской общественной организации ветеранов боевых действий «Контингент», а также привезённые нами для поддержки бойцов и офицеров известная ещё с Афганистана группа «Каскад» и популярный в армии автор-исполнитель, бывший спецназовец Вячеслав Корнеев). Крайне небольшой отрезок времени, однако и он позволяет сполна понять и ощутить и те условия, в которых несут службы наши миротворцы (в том числе морские пехотинцы ТОФ), и ужасы недавно прокатившейся здесь войны, и настроения, царящие среди жителей Нагорного Карабаха.

Едва ли не единственная нормальная дорога, вьющая горным серпантином из Армении в Карабах, идёт через Лачинский район. Она так и называется - Лачинский коридор. В самом начале - первый блокпост. Два флага: рядом с российским - синий с двумя желтыми буквами МС посредине - миротворческие силы. На стенде, прикрывающем бруствер из мешков с песком, плакат «Где мы, там мир». В полусотне метров друг от друга за такими же брустверами и под маскировочными сетками стоят два БТРа, стволы пушек направлены в разные стороны дороги.

Серпантин уходит, петляя, вверх и после очередного поворота замечаешь лежащий у обочины остов сгоревшей БМП (боевая машина пехоты). Из боевой техники, говорят, последнее, что ещё не убрали. Хотя сгоревших легковых автомобилей по обочинам немало.

Сам Лачин – мёртвый и пустой город. Российский блокпост на въезде да с полдюжины крохотных магазинчиков вокруг бывшей центральной площади. Да и они в основном рассчитаны на обслуживание россиян. Других покупателей здесь нет. Местное население ушло, так как согласно условиям подписанного перемирия Лачин должен быть передан Азербайджану. С нескольких окон и балконов свисают уже выцветшие российские флаги; их вывешивали прошлой осенью, когда больше надеяться, похоже, уже было не на что.

Причудливо разбросанные по склонам добротные ухоженные дома, угадываются школа, детский сад - и пустота.

В долине у изгиба речушки расположена пасека - аккуратные ряды ульев. Рядом - не менее аккуратный окоп. Не зарос, да зарасти и не дадут. Вдоль дороги укрытия для бронетехники. Приземистые колпаки огневых точек. Колеблются на знойном ветру антенны. Пересекаем невидимую линию границы. Азербайджанский пост, проверка документов, осмотр машины. Дорога лежит на юго-запад, по местам, где недавно прошла война. Вскоре с обеих сторон от дороги начинают тянуться остовы домов - полуразрушенные оплывшие стены, пустые глазницы бывших оконных проемов, там, где когда-то были комнаты, успело вытянуться гранатовое дерево, усыпанное красными почти созревшими плодами. В двухэтажных руинах, вероятно, раньше располагалась школа. Или поликлиника. По тотальному запустению и высоте деревьев среди развалин догадываешься, что это следы ещё той, первой войны, тридцатилетней давности.

Сопровождающие говорят, что здесь когда-то был азербайджанский город Агдам. Когда-то!.. Сердце ёкает, потому что любой мужчина, заставший Советский Союз, прекрасно помнит, что именно так называлось креплённое вино, которое в силу копеечной цены пользовалось популярностью поголовно у всех - от старшеклассников до пенсионеров. Нет больше той страны, нет вина, нет и города.

Дорога тянется, и с обеих сторон от неё - и среди руин, и, что называется, в чистом поле - безостановочно мелькают таблички: «Мины». Кто-то пытается вяло пошутить: дескать мины с гранатами здесь как-то плохо сочетаются.

Но не смешно.

 

Три десятка километров среди руин и (минных) полей, как вдруг возникает оазис, правда за колючей проволокой со сторожевыми вышками по углам периметра. Идеальный асфальт, городские фонари освещения, модульный городок, выстроенный по четкому плану. «Совместный российско-турецкий центр» - так это называется официально. Слово «наблюдательный» отсутствует, но легко угадывается. Если брать от шлагбаума, то слева - турецкая половина, справа - российская. Разграничения нет, но чувствуется. Все блоки (жилые, штабные, хозяйственные) абсолютно одинаковые и строго симметричны. Собственно, и размещение самого «Центра» строго симметрично штаб-квартире российского миротворческого контингента, который расположен в пригороде Степанакерта.

Здесь - прямые отголоски большой политики. Турция (в отличии от России) не была стороной соглашения о перемирии. Но никогда и не скрывала, что стоит за Азербайджаном. Как там говорят: один народ - две страны.

Организационные структуры «Центра» тоже симметричны. В российской части главными подразделениями являются лингвистическое отделение и расчеты БПЛА. Именно здесь, в «Центре» определяют точки запуска беспилотников, их маршруты и предупреждают о полётах стороны. Именно при посредничестве «Центра» идут постоянные переговоры по целому комплексу вопросов: отвод войск, сокращение числа постоянных армянских и азербайджанских постов, обмен пленными, обмен картами минных полей для их разминирования, пропуск армянских паломников к церквям и святыням, оказавшимся на азербайджанской территории (в сопровождении российских миротворцев, естественно) и так далее. Говорить об успехе этих переговоров трудно, потому что командование российского контингента постоянно получает просьбы вызволить из плена сына, брата, мужа… Похоже обстоит дело и с картами минных (преимущественно армянских) полей: по утверждению азербайджанской стороны эти карты отвечают реальности на 25 процентов. По мнению наблюдателей, эта цифра может быть даже завышенной: мины устанавливали в течение предыдущих тридцати лет; уже и многих из тех, кто устанавливал, нет в живых.

...Между тем, музыканты настраивают аппаратуру, а руководителя «Каскада» и Славу Корнеева срочно вызывают в российский штаб. Возвращаются оба через полчаса, взмыленные. Рассказывают, что с такой цензурой сталкиваются в первый раз: чтоб не задевать чувства турецких коллег, их просят в этом концерте убрать из репертуара песни про Афганистан и Сирию. Оба при этом улыбаются: цензура не настолько обидная, чтоб не понимать деликатности момента.

На выстроенных в несколько рядов на плацу стульях - под палящим солнцем - рассаживаются российские и турецкие зрители. Впереди два кресла - для турецкого генерала и для российского контр-адмирала Ивана Дубика (после концерта мы сделали ему искренний комплимент, сказав, что для нас, владивостокцев, чертовски приятно встретить здесь, в горах, человека в звании контр-адмирала; Дубик разулыбался).

Основная часть звучащих песен - про любовь. Концерт проходит на ура. Турецкий генерал вручает какие-то сувениры, а Дубик приглашает на кружку чая. Ему приятно, и момент для него, судя по всему, важный: поддержать россиян приехали музыканты.

Не сомневаюсь, что после нашего отъезда турки начали срочно готовить визит какой-нибудь своей музыкальной группы.

***

В последний день карабахской командировки едем на один из дальних блокпостов в районе деревни Карыкаха Лачинского района. Деревня, как и почти весь район пуста. Блокпост, оседлав дорогу, расположился чуть дальше, в крохотном распадке среди гор. Его территория вплотную примыкает в добротному двухэтажному зданию, посеченному пулями и осколками. Говорят, раньше здесь была школа, потом - больница. Сейчас - ничего.

В трехстах метрах, за изгибом рельефа, азербайджанский пост. А на высотке над блокпостом - наблюдательный пункт миротворцев. На высоких флагштоках ветер полощет два флага - России и МС. Рядом - воин в полной выкладке и с биноклем в руках; по прямой до него метров сто. Музыканты настраивают аппаратуру, кто-то из них кричит в микрофон: эй, на галерке, слышно? Боец приветственно машет рукой. Здорово: значит концерт будет для всех, в том числе и для тех, кто на боевом посту.

Как и на других точках, служат здесь исключительно контрактники. В ожидании первых ударов по струнам бойцы собираются в курилке. Спрашиваю у одного: а до нас к вам кто-нибудь с песнями и другими развлечениями приезжал? Нет, говорит, вы первые, хотя мы служим здесь уже пятый месяц. Рядом раздаётся голос: а вот в Сирию к нам каждую неделю приезжали. Вся курилка дружно кивает головами: да, в Сирии - каждую неделю…

***

После возвращения в Ереван довелось делать интервью с одним из армянских политиков. К концу разговора, на правах вежливого хозяина, он спросил, что мы уже видели, что ещё хотим увидеть? Я коротко рассказал и добавил, что ещё хотим съездить на кладбище Ераблур. Он внимательно посмотрел и сказал: не советую, у вас будет сильный стресс. Я говорю: знаете, мне довелось не раз бывать в Чечне, в том числе в Грозном в зиму 95-го года, и меня уже трудно чем-то испугать или удивить. Он помолчал и повторил: тем не менее, готовьтесь, это не простое испытание.

...По Еревану нас возил и сопровождал Гор Манукян - 28 лет, десять лет назад отслужил срочную, осенью прошлого года пошёл добровольцем, был пулеметчиком в Кельбаджаре. Говорит, позицию не сдавали до самого перемирия и пока не пришёл приказ отойти. У нас в Ереване было много работы, поэтому Гор предложил ехать на Ераблур поздним вечером. Мы удивились: кто ж ездит на кладбище к ночи? Увидите, сказал Гор, там всегда много людей.

Мы приехали в 21.30. Стоянка перед кладбищем была забита машинами, в чёрной южной ночи колебались огоньки сотен свечей на могилах. На похоронах видишь группу людей, собравшихся в одном месте. Здесь - люди были везде.Ераблур - мемориальное кладбище, созданное после первой войны, тридцать лет назад. Осенью прошлого года оно резко выросло.

Пологий склон холма пересекают уходящие вдаль аккуратные ряды захоронений. На каждой плите - годы рождения и смерти. Жуткое ощущение: как будто под копирку. Год смерти у всех один: 2020. Год рождения чуть разнится: 2000, 2001, 2002. Призывники - 18, 19, 20 лет.

Над каждой могилой - флаги: Армении, Карабаха. Над одной из могил такого же 19-летнего добавлен ещё и российский флаг.

Везде свечи, в маленьких металлических чашечках дымятся благовония. Море цветов. Люди - по одному, парой, семьями. У одной из могил одинокая женщина в чёрном. Мы долго робели, потом подошли: мы - российские журналисты, только что вернулись из Карабаха; можно вас сфотографировать? Посмотрела безучастными глазами: пожалуйста…

У другой могилы - целая семья, родственники оставшегося 19-летним Артура Баласаняна. Он служил в Джабраиле и погиб в первый же день войны, 27 сентября. На кладбище, где непросто сориентироваться, его могила служит одним из ориентиров: «парень с улыбкой». В этот вечер его родные снова здесь собрались: сестра Ануш Баласанян, племянник Алекс Галстян, папа Сергей Баласанян, мама Света Мартиросян, сестра Люсине Баласанян, племянница Мария Галстян. Вот они - на фотографии.

...Вдоль ряда могил идёт мужчина с огромной охапкой букетов, раскладывает по букету на каждую могилу. Потом уходит за следующей охапкой. Ночь сгущается, свечи горят все ярче. Концентрация горя зашкаливает, измерению не подлежит.

Здесь же только ереванские лежат, негромко говорит Гор, когда мы идём обратно к машине, такие же кладбища есть в каждом армянском городе…

...В день, когда мы улетали из Еревана, премьер-министр Никола Пашинян, выступая в парламенте, назвал цифру армянских боевых потерь, установленную на конец августа (спустя 10 месяцев после войны): 3773 человека. Много? Мало? Понять помогает сопоставление цифр. В Армении живёт 3 миллиона человек. Если соотнести цифры и масштабы, то это как если бы Россия в полуторамесячной войне потеряла 150 тысяч человек. Вообще-то мы за 10 лет Афганистана потеряли (по официальным данным) 15 тысяч. А здесь получилось бы в 10 больше. За 44 дня.

...Цифры, однако, лукавы и холодны, как могильные плиты. Тем более, что на Южном Кавказе все твёрдо убеждены: ничего не закончилось.

А, значит, наши миротворцы там, похоже, надолго.

 

«Редакция и Приморская краевая общественная организация «Контингент» благодарят «Фонд Владимира Николаева» и его учредителя, экс-мэра Владивостока Владимира Викторовича Николаева, и компанию «Руспасифик-групп»» и её руководителя Юрия Ивановича Сиваченко за неоценимую помощь в организации командировки в Нагорный Карабах». Отдельная благодарность – руководителю ереванского ООО «Хепи Ивент» Артуру Мушеняну, предоставившему музыкальное оборудование, без которого ни один концерт не состоялся бы.