Герой своего романа. Партизан Александр Фигнер против Наполеона

Партизанская война в наполеоновскую эпоху была делом для людей без комплексов. Партизанами восхищались, даже в небольших чинах они при удаче становились известны всей армии, но отношение к ним все равно оставалось сложным. Ореол «неправильной» войны вокруг летучих отрядов все-таки существовал, и для нее требовались люди совершенно особого склада характера. Но даже среди партизан существовали свои эксцентрики. Александр Самойлович Фигнер успел прославиться как сорвиголова среди сорвиголов – в русской армии были, быть может, и более удачливые партизаны, но ни в одной армии мира точно не было более лихих и дерзких.

Предки Фигнера были немецкими простолюдинами, перебравшимися в Россию при Петре Великом. Сначала дела у семьи шли ни шатко ни валко, но Самойла Фигнер, отец нашего героя, сделал хорошую карьеру, и в 1801 году, когда сыну было 14, получил потомственное дворянство. Хотя Фигнер-старший был офицером, штурмовал Очаков, наибольших успехов он добился по гражданской части, в качестве управителя стеклянных и фарфоровых заводов. В итоге можно было бы сказать, что жизнь удалась, но карьерные успехи одно, а семья другое. Будущий партизан имел не слишком-то счастливое детство – тепла отношений в семье не было, а вот порки хватало с избытком. Все это наложило отпечаток на юного Александра. В кадетском корпусе, где он обучался, за ним закрепилась репутация юноши очень умного, но мрачного и эксцентричного.

В раннем возрасте у Фигнера обнаружился его удивительный дар – талант к языкам. Самой способностью говорить по-французски было никого не удивить, но юный Фигнер на лету схватывал нюансы, и владел аж четырьмя языками – французским, немецким, итальянским и польским. Причем владел на таком уровне, что мог прикинуться соотечественником, и более того, успешно имитировал диалекты, и при надобности был в состоянии изобразить конкретно миланца или пруссака.

Как офицер, Фигнер тоже вопросов не вызывал. В 1805 году его отправили служить при эскадре, воюющей в Средиземном море. Там он работал с военным губернатором острова Корфу. Затем наш герой уехал на войну с турками и участвовал в знаменитом кровавом штурме Рущука, где был тяжело ранен. В общем, пока это была карьера хорошего офицера, но без каких-то невероятных поворотов.

В 1812 году Фигнер – офицер артиллерии. Отступление к Москве, арьергардные бои. Тут он действительно обратил на себя внимание. Во время боя у Валутиной горы он уже показал себя не просто стойким, а инициативным и дерзким офицером. В какой-то момент он собрал начавших было убегать солдат, и с ними устроил засаду на французов, уже собиравших трофеи. Фигнер сам возглавил атаку, размахивая саблей и пистолетом, и взял в плен офицера, который, по описанию очевидца, «спардонился», а его подчиненные «показали затылки». Фигнер приволок пленного лично к Барклаю де Толли, который и произвел юношу в капитаны.

Но дальше больше. При Бородине Фигнер не имел случая отличиться, зато во время отхода к Москве он впервые совершил вылазку тем способом, который стал его визитной карточкой: переоделся во французский мундир и провел разведку «под чужим флагом». В рамках армейской субординации ему было тесно и скучно, и Фигнер решил возглавить партизанский отряд.

Партизанское движение 1812 года не слишком походило на хрестоматийный образ, созданный Верещагиным и сонмом романистов, включая Льва Толстого. В современных реалиях их бы назвали рейдовыми частями. Партизанские отряды формировались из регулярных подразделений и казаков, ими руководили офицеры, а не атаманы, и воевали они не как попало, а сообразуясь с секторами ответственности и задачами, поставленными руководством. Однако само собой, эта задача требовала предприимчивости и даже авантюризма.

Один из таких отрядов и возглавил Фигнер. Правда, от командиров вроде Дениса Давыдова или Александра Сеславина он по стилю руководства сильно отличался. Во-первых, Фигнер легко набирал к себе в отряд людей, которыми другие могли бы и побрезговать. Он собирал дезертиров, мародеров, даже перевербованных пленных. С этими «разнокалиберными удальцами» он «проказничал по ночам», нападая на французские аванпосты.

Но главной ударной силой отряда стал сам Фигнер. За ним ездил казак с целым набором мундиров, от французского гусара до нищего мужика. С собой Фигнер таскал пневматическое ружье, замаскированное под трость. Но это было средство последнего шанса. Главным оружием был он сам. Артистизм, социопатия и талант к языкам позволяли ему проводить разведку прямо под носом у противника или вообще давать французским солдатам указания, пытаясь выполнить которые, те въезжали в засаду. Как-то раз он прихватил французского вестового прямо во время возвращения в ставку – встретив на дороге гонца, Фигнер в крестьянском армяке вызвался его проводить – и довел аккурат до казачьего пикета. Правда, в одной из первых вылазок он едва не погиб самым курьезным образом. Французский мундир сидел как влитой, партизан играл свою роль блестяще, но на чепраке лошади сияла литера «А» - «Александр». Поразительно, но когда собеседники обратили на это внимание, Фигнер сумел отбояриться тем, что он, дескать, поляк – в армии Наполеона имелись польские полки - и в итоге уболтал французов.

Позже Фигнер пытался под видом крестьянина пробраться в Кремль и там убить Наполеона. Эта затея провалилась: императорские гвардейцы не пропустили подозрительного мужика в Кремль, а сам партизан едва отвертелся от серьезных неприятностей. Так что ему пришлось ограничиться обычным делом – разведкой.

Лихость Фигнера помогала ему найти общий язык с сорвиголовами собственного отряда. Вчерашние бандиты действовали как одна рука. Кроме маргиналов, Фигнер, конечно, брал в отряд и обычных «регулярных» офицеров и солдат. Среди них тоже попадались интересные личности. Скажем, молодой корнет Федор Орлов пытался покончить с собой, но пистолет взорвался в руке, и корнет с забинтованной конечностью решил вступить в партизанский отряд – раз уж не получилось убить себя, можно спровадить на тот свет кого-нибудь другого.

Генерал Ермолов, которому отряд Фигнера непосредственно подчинялся, ворчал, что когда к нему в штаб является эта «разноцветная шайка», то бивак становится похож на «вертеп разбойников». Но на самом деле жаловаться на «шайку» не было повода – задачи она выполняла блестяще.

Об отряде Фигнера быстро начали слагать легенды, причем даже фамилию в армии выучили не сразу, и некоторое время на биваках рассказывали про подвиги «капитана Вагнера». Сам Фигнер с удовольствием поддерживал эту легенду, при каждом удобном случае произносил пафосные речи – как выражался Давыдов, «с напряженною витиеватостью», клялся страшными клятвами бороться до последней капли крови, словом, не упускал случая поиграть на публику. Благо, результат он давал – разведка, диверсии, захват пленных. Вот с пленными-то и связана мрачная часть истории о Фигнере.

Дело в том, что по причинам, так в итоге и оставшимся неизвестными, Фигнер был не только храбрым, но и самым жестоким партизанским лидером. Если Давыдов и Сеславин, вместе с Фигнером составлявшие большую тройку звезд этой «необыкновенной войны» полагали, что они остаются офицерами даже во вражеском тылу, Фигнер считал, что на защите Отечества позволено вообще все, и правил нет. В итоге он сам признавал, что на Сеславине «нет столько крови», но сам резал, расстреливал и вешал пленных толпами, некоторых даже сжег живьем. Фраза «Все французские собаки должны умереть» звучала из его уст буквально, а Ермолову он писал, что «не будет беспокоить» того лишними пленными. Интересно, что он вел сегрегацию, и если за жизнь, собственно, француза или поляка в плену у фигнеровцев никто не дал бы гроша, то многочисленных немцев и итальянцев французской армии ждал вполне сносный прием и возможность продолжить военную карьеру уже на стороне русских. Причины этой бешеной ненависти именно к французам неизвестны.

На этой почве между бойцами отрядов Фигнера и Сеславина существовала своеобразная ревность. Фигнера считали маньяком – как выразился Давыдов, «в нем открывалось нечто сатаническое», но сами бойцы Фигнера полагали, что они, может быть, и самые жестокие среди партизан, зато уж точно самые храбрые. И этот образ они изо всей мочи старались подтвердить.

Впрочем, самую крупную партизанскую операцию 1812 года три крупнейших партизанских отряда провели совместно. 9 ноября (новый стиль) партизанские отряды совместно с кавалерийской группировкой Орлова-Денисова блокировали в селе Ляхово бригаду генерала Ожеро, и после длившегося несколько часов боя заставили сложить оружие. Именно Фигнера отправили на переговоры о сдаче под вечер. Французы, в принципе, имели шансы если не продержаться до подхода помощи, то хотя бы вырваться частью сил. Однако Фигнер убедил Ожеро, что тому некуда деваться, вокруг 15 тысяч русских (что было преувеличением в несколько раз), и всем, кто не пожелает капитулировать, уготована смерть. Ожеро поразмыслил и капитулировал. Поскольку Фигнер командовал только одним из участвовавших в операции отрядов, с пленными все было в порядке. Сам же он выразился по поводу противника без особого пиетета: «Эти откормленные трусы сдались почти без выстрела».

Фигнер же удачнее всех воспользовался этой победой. Он тут же отправился докладывать об успехе императору Александру, и не преминул использовать шанс. Дело в том, что его тесть, губернатор Пскова, пошел под суд за растрату. Так что Фигнер еще и похлопотал по поводу его судьбы. У Александра, конечно, такие просьбы не вызвали восторга, но успех при Ляхово затмевал все: Бибиков ушел свободным человеком, а Фигнер вернулся в свой отряд подполковником. Кстати, Фигнеру было ради чего бороться. Жена, Ольга Бибикова, любила его до безумия. После его смерти она никогда уже не выйдет замуж, и будет носить на груди его аксельбант. Сам Фигнер был тоже человеком страстным, пошел против течения и в свое время женился на девушке, несмотря на испорченную репутацию.

Покончив с сердечными делами и наладив карьеру, Фигнер вернулся в армию. Он тут же устроил эскападу в собственном стиле: в январе 1813 года Фигнер пробрался в осажденный русскими Данциг под видом итальянского негоцианта, якобы ограбленного казаками. В идеале он собирался устроить в городе антифранцузское восстание. Контрразведка в городе работала как надо: Фигнера проверили при помощи настоящего миланца, нашедшегося в городе. Здесь ему пригодился весь артистизм и талант к языкам: Фигнер бывал в Милане до войны, представлял себе город, и сумел убедить «земляка» в своей подлинности. В итоге комендант города генерал Рапп, поначалу посадивший «итальянца» под замок, расслабился, а потом и вовсе уверился в самых дружеских чувствах мнимого купца. Так что партизан покинул Данциг, имея при себе депеши, адресованные Наполеону, и подробные сведения о системе обороны города. Само собой, доехали они в русскую Главную квартиру, а самого партизана за эту разведывательную миссию произвели в полковники.

Беда в том, что успехи Фигнера и его честолюбие уже начали влиять на отношения с реальным миром. Дело в том, что партизан мечтал о короне. Королевств в тогдашней Европе было много, а Наполеон рассажал на троны своих родственников, и прославленный диверсант был уверен, что неплохо справится с управлением каким-нибудь собственным доменом в Италии или Германии. В итоге чрезмерно увлекающийся собственными идеями партизан навербовал пленных итальянцев и испанцев. Он убедил в перспективности своей затеи собственное командование, и в итоге решил попытаться сбросить Жерома Бонапарта, брата Наполеона, которого тот сделал королем Вестфалии. Для этого Фигнер смог навербовать до 800 дезертиров и пленных – итальянцев, немцев и испанцев – и даже обмундировать их в специальную униформу. Все это войско он назвал «Легион мести». Кроме пленных, в его состав входили несколько сот русских.

На самом деле, это была затея не настолько недостижимая, как можно подумать. Ставленник Бонапарта не пользовался в Вестфалии особой популярностью, а армия королевства, хотя и была немаленькой «по головам», была страшно истрепана в походе 1812 года, и, в общем, не была настроена на то, чтобы насмерть рубиться за «Короля Ерему», как его именовали русские. Более того, буквально на несколько недель с Фигнером разминулся другой прославленный партизан, Чернышев, который прошел Вестфалию насквозь, легко разгоняя отряды противника, стремительным рейдом.

Однако Фигнера настолько ослепил призрак вестфальского трона, что он вопреки собственным правилам не стал вести тщательную разведку. Кроме того, он сознательно оторвался от союзных прусских войск, которые могли бы помочь, но наверняка перетянули бы одеяло на себя. Вестфалию освободить должен был он сам.

11 октября 1813 года отряд Фигнера находился западнее Эльбы. А наутро оказалось, что «Легион» беспечно расположился прямо на дороге многочисленного французского корпуса. Битва была горячей, но недолгой: маленький отряд Фигнера ничего не мог противопоставить армии. Бывшие пленные начали разбегаться, русские продолжали бой, но шансов на победу у них не имелось ни малейших. Сам Фигнер в суматохе боя был ранен и бросился в Эльбу. Его тело так и не было никогда найдено. Человек, сделавший из своей жизни приключенческий роман, пошел до конца, и исчез бесследно.